![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
yury_finkelЭто ещё не конец, осталась ещё одна часть!
Предыдущая часть...
Этому струкурно и функционально соответствовало существование и деятельность комиссий партийного контроля, которые карали критические и «враждебные партии» мнения различными партийными взысканиями вплоть до исключения. Это постепенно установило способы мышления и поведения, которые стали сущностными элементами сталинистски сформированной общественной психологии. Часто важно было знать лишь «правильное мнение» и уметь его пересказать, неважно, был ли ты убеждён в его правильности. Выражения сомнения в нём могло иметь серьёзные последствия, в лучшем случае это можно было обсуждать в узком кругу. Из-за этого многие имели двойное или расщеплённое сознание, официальное и частное. В таких условиях с трудом могли сформироваться устойчивые убеждения, а интеллектуальная честность была первой жертвой.
Это постепенно вырабатывало такие характерные способы мышления и поведения, как поверхностное отношение к теории и к истинности теоретических позиций, отсутствие серьёзных убеждений и готовность сменить мнение без глубокого анализа, чтобы приспособиться к соответствующим доминирующим воззрениям. Возникавшие сомнения в верности мудрых решений руководства зачастую сознательно отбрасывались, потому что верность партии считалась выше личной точки зрения. С этим была связана зачастую беспринципная способность приспосабливаться в практическом поведении и перекладывание личной ответственности на коллектив или на руководство. Этот способ особенно сильно выработался у членов руководства: успехи они обычно приписывали себе самим, а ошибки и проступки — нижестоящим руководителям и государственным органам.
Не стоит недооценивать эту сторону сталинизма, иначе многие события в социалистическом обществе Советского Союза, а также других социалистических стран, включая ГДР, останутся просто непонятными и необъяснимыми. Если мы хотим понять странное поведение, например, соратников Ленина, обвинённых в измене, которые до самого своего ареста занимали самые высокие посты в партии и государстве, когда они сознались в преступлениях, которых они никогда не совершали, то мы должны принять во внимание, что роль играют не только признания, выбитые силой, пытками или шантажом, но иногда и стремление обвиняемых как можно меньше навредить престижу партии и социализма, а вместо этого лучше взять на себя личную ответственность за действия, которые они не совершали, потому что собственная жизнь без этого уже ничего не стоила. Или как можно понять готовность многих учёных в области философии и общественных наук в своих работах не только подчиняться сталинским догмам — часто вопреки тому, что они знали лучше — но и даже объявлять их великими открытиями?
Перед этим мы останемся беспомощны, если не учтём специфическую общественную психологию, сформированную за десятилетия доминирующими условиями, преобладающими воззрениями и постоянным идеологическим влиянием. Обезопасить себя обязательным цитированием Сталина, соответствующих партийных решений, а позднее соответствующего генерального секретаря партии, так же как и обильным цитированием из произведений классиков стало привычкой и нормой, эти цитаты часто заменяли собственное мнение и вели к созданию достаточно банальных произведений, да и более серьёзные работы украшались этими цитатами.
Но для людей со стороны представляется странным то, что даже те советские философы, которые в течение десятилетий были старательными и разумными представителями марксизма, после краха социализма без проблем дистанцировались от своих тогдашних убеждений, так как они внезапно «осознали», что речь идёт лишь об «утопии», не говоря уж о многочисленных бывших «марксистах» рангом пониже — также и в ГДР. Даже поведение таких настоящих предателей социализма, как, например, Ельцин и Горбачёв, или претендовавшего на роль главного идеолога «перестройки» Яковлева после конца Советского Союза трудно понять, оно представляет загадку в отношении характера этих личностей и из-за этого уже привело к «теориям заговора», например, таким, что Горбачёв был на самом деле «агентом империализма», в полном согласии с обычной манерой мышления сталинской идеологии.
Эта субъективная сторона сталинизма нуждается ещё в глубоком и тонком психологическом анализе, чтобы понять как функционирование всей сталинской системы, так и огромные трудности, препятствовавшие её преодолению. Проблема состояла в том, что элементы сталинской системы сформировались, во-первых, постепенно, по мере развития Советского Союза, вместе с более-менее нормальными политическими процессами и теоретическими спорами внутри марксизма, так что их, во-вторых, было нелегко распознать как чуждые, потому что они внедрились в эти процессы и были связаны и даже сплавлены с теорией марксизма и с условиями становившегося социалистического общества. Это, а также престиж ВКП(б) в международном коммунистическом движении, объясняет, почему сталинизм под флагом «большевизации коммунистических партий» смог навязать себя в международном масштабе.
Хотя Сталин являлся исходной точкой этой негативной эволюции, и при этом действительно играли роль не только его плохие черты характера и ряд случайных обстоятельств, таких, как ранняя смерть Ленина или непоследовательность Зиновьева и Каменева, что привело к тому, что Сталин вопреки требованию Ленина остался на посту генсека и тем заполучил власть над партаппаратом, — однако мы не должны игнорировать то, что после определённого времени возникла самостоятельность и собственная динамика сталинизма, которая автоматически втягивала многих людей, которые искренне считали сталинскую идеологию и политику «линией партии». Это особенно верно в отношении более молодых поколений в Советском Союзе и в европейских социалистических странах, которые родились уже в этих укрепившихся условиях, были воспитаны в духе сталинского «марксизма-ленинизма» и совершенно не знали других условий, другого способа поведения и мышления. И поэтому понятно также, как многие элементы сталинизма — особенно соответствующие способы поведения и мышления — смогли позднее в целом укорениться в международном коммунистическом движении. Их функционеры и члены были в заметной мере заражены сталинизмом потому, что они сформировались и воспитывались в «партийном духе» «Истории ВКП(б)».
Чем более Сталин выводил внутренний партаппарат из-под всякого контроля выборных руководящих органов и членов партии и заполнял его работниками, лично преданными ему, тем более этот аппарат становился самостоятельным и управлял партией, а затем и государственным аппаратом, поскольку его члены подбирались и назначались партийным аппаратом. Личные зависимости вместе с системой разноуровневых привилегий всё больше превращали членов партийного и государственного аппаратов в слой бюрократов, которые отдалились от народа и в своём самосознании и в своих властных полномочиях. При этом в Советском Союзе в госаппарат вводилось всё больше бывших царских служащих, потому что не хватало людей, опытных в управлении. Уже Ленин был очень озабочен этой бюрократизацией и остро критиковал эту тенденцию. Так сталинизм, а прежде всего эта по-сталински сформированная психология, получила экономическую и социальную основу, которая со временем расширилась и укрепилась.
Решающей экономической основой при этом было действительное распоряжение общественной собственностью, которая существовала в форме государственной собственности. Хотя партийная и государственная бюрократия не могла присвоить себе общественные богатства, она, однако, принимала решения об их использовании в общественных целях по большей части без демократического сотрудничества избираемых государственных органов и населения, и не всегда компетентно и в их интересах. Она принимала участие в общественной собственности в форме многоступенчатых привилегий — и в форме распространённой коррупции, которая была следствием бедности, — но несмотря на всяческую критику и осуждение этой практики нужно признать, что её материальные размеры были относительно скромными, если сравнить её с привилегиями и коррупцией, обычными в капиталистическом обществе и в буржуазной демократии. Поэтому нельзя говорить о присвоении общественной собственности бюрократией, поскольку произведённое общественное богатство полностью шло, с одной стороны, в фонд накопления и в фонд общественного потребления (наука, образование, культура, здравоохранение и т. д.), а с другой стороны, в фонд индивидуального потребления в форме заработной платы. Эта последняя была слишком низкой по социалистическим требованиям, особенно в СССР, что было вызвано как недостаточным производством, так и очевидной недооценкой личного потребления, то есть личного благосостояния людей как одного из условий их развития. Бюрократизация коммунистической партии и советского государства и её негативные последствия играла центральную роль в позднейшей критике Троцкого, а также других марксистов, таких как Кофлер и Элленштейн, социальных условий в СССР и политики Сталина.
Вопрос, насколько широко и с какими последствиями система сталинизма смогла укорениться и в социалистических странах, возникших после Второй мировой войны, нуждается в детальном рассмотрении. Это особенно важно в случае ГДР, которая и в этом отношении находилась в совершенно особом положении. Оно характеризовалось, с одной стороны, сильной зависимостью от Советского Союза, а, с другой стороны, тем, что речь шла лишь о трети Германии, которая во многих отношениях была под влиянием Федеративной Республики, установившейся в западной Германии. В общем можно сказать, что сталинизм проник также и в общественное, политическое и идеологическое развитие ГДР, хотя и в более умеренных формах и с меньшими последствиями, чем в СССР.
Произошедшая после 1948 года под советским давлением эволюция СЕПГ в «партию нового типа» по модели ВКП(б) привела к тому, что сущностные элементы сталинизма установились прежде всего в структурах, устройстве и идеологии СЕПГ и из-за этого решающие достижения объединения КПГ и СДПГ были отброшены и ликвидированы. Руководящие функционеры КПГ уже своей историей были сформированы в духе сталинизма, тем более что многие из них в советском изгнании прошли «международную ленинскую школу». Новые поколения членов СЕПГ и её функционеров теперь в хорошо организованной системе партийного образования воспитывались и обучались всё более и более в духе сталинизма. «История ВКП(б)» и официальная биография Сталина были при этом основными учебными материалами.
Этим неизбежно в определённой степени были сформированы специфические способы мышления и поведения сталинской общественной психологии. Этот процесс достиг своей кульминации в 1951-1953, а потом постепенно ослаб. После XX съезда КПСС в 1956 году, благодаря хрущёвским разоблачениям преступлений Сталина и критике «культа личности» и его последствий, установилась, с одной стороны, более свободная идеологическая атмосфера в СЕПГ, а с другой стороны, вскоре после того вновь были завинчены гайки — после событий в Польше и Венгрии осенью 1956. Произошли многочисленные аресты и несправедливые обвинения критических членов СЕПГ, прежде всего интеллектуалов (Харих, Янка, Цогер и др.), которые возражали против отношения руководства к результатам XX съезда КПСС.
С этим было связано также некоторое временное усиление традиционного анти-интеллектуализма в СЕПГ. После XXII съезда КПСС в 1961, на котором критика Сталина была ещё более острой, в 1960-е годы идеологический режим в СЕПГ и ГДР заметно разрядился, и теперь стали возможными критические дискуссии и критика сталинизма, особенно критика теоретических концепций Сталина. Это произошло прежде всего в рамках и под девизом борьбы против культа личности и догматизма, что разрешалось в соответствующих решениях партии.
Эта эволюция была также связана с политикой реформ, временно введённых под руководством Ульбрихта, которая постепенно вела к уходу от сталинской модели социализма и стремилась к самостоятельному построению социалистического общества, более соответствовавшему конкретным условиям ГДР. Но в то же время не нужно забывать, что субъективная сторона сталинизма в форме определённых стереотипов поведения и мышления, после своего возникновения и укрепления, имела заметную сопротивляемость, так что происходили постоянные — часто завуалированные — споры между этими тенденциями, как в руководстве, так и среди членов СЕПГ.
В начале социалистических преобразований в ГДР, которые начались при ещё жизни Сталина, без сомнения преобладали сталинистские концепции, и из-за этого вначале установились в принципе те же структуры и механизмы общества и государства, что и в СССР. Однако возникающая общественная, экономическая и государственная система не была простой копией советской модели, а имела важные отличия и особенности, например, многопартийную систему и коалиционное правительство всех партий, планировавшееся надолго существование частных мелких и средних промышленных предприятий, магазинов и мастерских, принятие кулаков в сельскохозяйственные производственные кооперативы и др. И в ГДР тоже происходили преследования, аресты и осуждения политических противников или мнимых противников на основе политических репрессивных распоряжений, зачастую несправедливые или преувеличенные, но отчасти и оправданные, если речь шла действительно о нарушениях закона. Но не было массовых террористических репрессий, характерных для сталинизма в СССР. [...]
Важные реформы, введённые Ульбрихтом, главным образом в 1962-1970 (например, новая экономическая система, новая конституция, новое гражданское законодательство и др.) означали объективно частичное преодоление сталинизма в ГДР. Это может показаться парадоксальным, т. к. Ульбрихт в течение долгого времени было последовательным представителем сталинизма и верным сторонником Сталина. Очень многие факты говорят о том, что Ульбрихт — хотя и с некоторым опозданием — сделал серьёзные выводы из XX съезда КПСС и из прошлого опыта СССР и ГДР и теперь рядом реформ стремился сделать социалистическое общество в ГДР более эффективным, привлекательным и в определённой степени более демократичным. В этом, конечно, играл роль и тот факт, что ГДР постоянно сталкиваась с ФРГ, большей по размерам, с гораздо более высокой производительностью и благосостоянием. Ульбрихт искал в то время путей к разумному сближению с ФРГ, чтобы постепенно найти способ сосуществования, что было не просто из-за зависимости от СССР.
Но этот курс Ульбрихта встретил в политбюро СЕПГ заметное сопротивление группы Хонеккера и Фернера, которые, очевидно, не были готовы отойти от сталинизма. Споры меду ними привели в конце концов к уходу Ульбрихта и замены его Хонеккером, который был избран новым первым секретарём. Он прекратил политику реформ Ульбрихта и вернулся к «испытанным методам», т. е. вновь приспособил условия социалистического общества ГДР к условиям тем временем ресталинизиющегося Советского Союза. Вследствие этой политики рост доверия населения, который без сомнения получила СЕПГ благодаря политике Ульбрихта в 1960-е годы, очень быстро был потерян. Внутренняя политика хонеккеровского руководства вновь усилила ещё остававшиеся, но уже сократившиеся сталинистские структуры, механизмы и соответствующие настроения, хотя одновременно развивалась по сути более гибкая и более успешная внешняя политика, которая по крайней мере частично вышла из-под советской опеки.
Но решающей для развития социалистического общества в ГДР была внутренняя политика, которая всё больше и больше вела к экономическим, социальным и, следовательно, политико-идеологическим проблемам и противоречиям. Из-за этого эта политика всё больше заходила в тупик, а противоречия между успехами, о которых постоянно заявляло руководство, и реальностью общественной жизни всё больше вело к потере доверия и одновременно к росту критики как внутри СЕПГ, так и в широких кругах населения.
Поскольку хонеккеровское руководство догматично и упрямо отказывалось признать реальность, в то время как из-за политики Горбачёва в СССР стало казаться, что возможны глубокие изменения социалистической системы, правомерная критика и требования перемен в ГДР быстро росли. Сопротивление руководства ГДР подпитывалось верным пониманием, что горбачёвская политика так называемой перестройки вела вовсе не к преодолению застоя и к оздоровлению социалистического общества в СССР, а к хаосу, который представлял серьёзную опасность. Но требования и стремления к переменам и реформам в ГДР были направлены по большей части на улучшение социалистического общества, а не на его уничтожение.
При этом также действовали силы, которые под теми же лозунгами за улучшение социализма стремились к его уничтожению. Вместо того, чтобы принять всерьёз позитивные стремления и правомерные требования, Хонеккер видел в них лишь «вражеское влияние» и «интриги» и отвечал по большей части подавлением. Из-за своей пассивности руководство СЕПГ всё больше теряло доверие, так что не только значительная часть населения, но и члены СЕПГ отказывались идти за этим руководством. Исчезла политическая стабильность и быстро росла эрозия общества. Слишком запоздавшая отставка Хонеккера, Миттага и Херрмана и избрание Кренца генеральным секретарём уже не могли остановить процесс распада. Хотя Кренц понимал необходимость «перемен», тогда он по понятным причинам ещё слишком сильно был под влиянием сталинистской идеологии, так что он в этой катастрофической ситуации объективно и субъективно был недостаточно способен к руководству, тем более что Горбачёв за спиной руководства ГДР уже сторговался с Колем о цене сдачи ГДР.
Не может быть сомнений, что недостаточная жизнеспособность и способность к развитию социалистической системы в частности и в ГДР в большой мере объяснима вредным, мешающим, деформирующим влиянием сталинизма. Поэтому было необходимо и правильно, что чрезвычайный съезд СЕПГ/ПДС в декабре 1989 решил последовательно отказаться от сталинизма и осудить его. Это решение, однако, могло опираться лишь на временное описание сталинизма, поскольку за короткое время нельзя было представить обширный и глубокий анализ сущности и форм проявления сталинизма в СЕПГ и ГДР. Поэтому это решение во многих отношениях трактовалось очень по-разному, и поэтому до сих пор идут дебаты и споры об этом. Мнения варьируются от, с одной стороны, неверного отождествления сталинизма со всей социалистической системой, до, с другой стороны, попыток теоретически и практически оправдать сталинизм и защитить его.
Окончание...
Предыдущая часть...
Этому струкурно и функционально соответствовало существование и деятельность комиссий партийного контроля, которые карали критические и «враждебные партии» мнения различными партийными взысканиями вплоть до исключения. Это постепенно установило способы мышления и поведения, которые стали сущностными элементами сталинистски сформированной общественной психологии. Часто важно было знать лишь «правильное мнение» и уметь его пересказать, неважно, был ли ты убеждён в его правильности. Выражения сомнения в нём могло иметь серьёзные последствия, в лучшем случае это можно было обсуждать в узком кругу. Из-за этого многие имели двойное или расщеплённое сознание, официальное и частное. В таких условиях с трудом могли сформироваться устойчивые убеждения, а интеллектуальная честность была первой жертвой.
Это постепенно вырабатывало такие характерные способы мышления и поведения, как поверхностное отношение к теории и к истинности теоретических позиций, отсутствие серьёзных убеждений и готовность сменить мнение без глубокого анализа, чтобы приспособиться к соответствующим доминирующим воззрениям. Возникавшие сомнения в верности мудрых решений руководства зачастую сознательно отбрасывались, потому что верность партии считалась выше личной точки зрения. С этим была связана зачастую беспринципная способность приспосабливаться в практическом поведении и перекладывание личной ответственности на коллектив или на руководство. Этот способ особенно сильно выработался у членов руководства: успехи они обычно приписывали себе самим, а ошибки и проступки — нижестоящим руководителям и государственным органам.
Не стоит недооценивать эту сторону сталинизма, иначе многие события в социалистическом обществе Советского Союза, а также других социалистических стран, включая ГДР, останутся просто непонятными и необъяснимыми. Если мы хотим понять странное поведение, например, соратников Ленина, обвинённых в измене, которые до самого своего ареста занимали самые высокие посты в партии и государстве, когда они сознались в преступлениях, которых они никогда не совершали, то мы должны принять во внимание, что роль играют не только признания, выбитые силой, пытками или шантажом, но иногда и стремление обвиняемых как можно меньше навредить престижу партии и социализма, а вместо этого лучше взять на себя личную ответственность за действия, которые они не совершали, потому что собственная жизнь без этого уже ничего не стоила. Или как можно понять готовность многих учёных в области философии и общественных наук в своих работах не только подчиняться сталинским догмам — часто вопреки тому, что они знали лучше — но и даже объявлять их великими открытиями?
Перед этим мы останемся беспомощны, если не учтём специфическую общественную психологию, сформированную за десятилетия доминирующими условиями, преобладающими воззрениями и постоянным идеологическим влиянием. Обезопасить себя обязательным цитированием Сталина, соответствующих партийных решений, а позднее соответствующего генерального секретаря партии, так же как и обильным цитированием из произведений классиков стало привычкой и нормой, эти цитаты часто заменяли собственное мнение и вели к созданию достаточно банальных произведений, да и более серьёзные работы украшались этими цитатами.
Но для людей со стороны представляется странным то, что даже те советские философы, которые в течение десятилетий были старательными и разумными представителями марксизма, после краха социализма без проблем дистанцировались от своих тогдашних убеждений, так как они внезапно «осознали», что речь идёт лишь об «утопии», не говоря уж о многочисленных бывших «марксистах» рангом пониже — также и в ГДР. Даже поведение таких настоящих предателей социализма, как, например, Ельцин и Горбачёв, или претендовавшего на роль главного идеолога «перестройки» Яковлева после конца Советского Союза трудно понять, оно представляет загадку в отношении характера этих личностей и из-за этого уже привело к «теориям заговора», например, таким, что Горбачёв был на самом деле «агентом империализма», в полном согласии с обычной манерой мышления сталинской идеологии.
Эта субъективная сторона сталинизма нуждается ещё в глубоком и тонком психологическом анализе, чтобы понять как функционирование всей сталинской системы, так и огромные трудности, препятствовавшие её преодолению. Проблема состояла в том, что элементы сталинской системы сформировались, во-первых, постепенно, по мере развития Советского Союза, вместе с более-менее нормальными политическими процессами и теоретическими спорами внутри марксизма, так что их, во-вторых, было нелегко распознать как чуждые, потому что они внедрились в эти процессы и были связаны и даже сплавлены с теорией марксизма и с условиями становившегося социалистического общества. Это, а также престиж ВКП(б) в международном коммунистическом движении, объясняет, почему сталинизм под флагом «большевизации коммунистических партий» смог навязать себя в международном масштабе.
Хотя Сталин являлся исходной точкой этой негативной эволюции, и при этом действительно играли роль не только его плохие черты характера и ряд случайных обстоятельств, таких, как ранняя смерть Ленина или непоследовательность Зиновьева и Каменева, что привело к тому, что Сталин вопреки требованию Ленина остался на посту генсека и тем заполучил власть над партаппаратом, — однако мы не должны игнорировать то, что после определённого времени возникла самостоятельность и собственная динамика сталинизма, которая автоматически втягивала многих людей, которые искренне считали сталинскую идеологию и политику «линией партии». Это особенно верно в отношении более молодых поколений в Советском Союзе и в европейских социалистических странах, которые родились уже в этих укрепившихся условиях, были воспитаны в духе сталинского «марксизма-ленинизма» и совершенно не знали других условий, другого способа поведения и мышления. И поэтому понятно также, как многие элементы сталинизма — особенно соответствующие способы поведения и мышления — смогли позднее в целом укорениться в международном коммунистическом движении. Их функционеры и члены были в заметной мере заражены сталинизмом потому, что они сформировались и воспитывались в «партийном духе» «Истории ВКП(б)».
Чем более Сталин выводил внутренний партаппарат из-под всякого контроля выборных руководящих органов и членов партии и заполнял его работниками, лично преданными ему, тем более этот аппарат становился самостоятельным и управлял партией, а затем и государственным аппаратом, поскольку его члены подбирались и назначались партийным аппаратом. Личные зависимости вместе с системой разноуровневых привилегий всё больше превращали членов партийного и государственного аппаратов в слой бюрократов, которые отдалились от народа и в своём самосознании и в своих властных полномочиях. При этом в Советском Союзе в госаппарат вводилось всё больше бывших царских служащих, потому что не хватало людей, опытных в управлении. Уже Ленин был очень озабочен этой бюрократизацией и остро критиковал эту тенденцию. Так сталинизм, а прежде всего эта по-сталински сформированная психология, получила экономическую и социальную основу, которая со временем расширилась и укрепилась.
Решающей экономической основой при этом было действительное распоряжение общественной собственностью, которая существовала в форме государственной собственности. Хотя партийная и государственная бюрократия не могла присвоить себе общественные богатства, она, однако, принимала решения об их использовании в общественных целях по большей части без демократического сотрудничества избираемых государственных органов и населения, и не всегда компетентно и в их интересах. Она принимала участие в общественной собственности в форме многоступенчатых привилегий — и в форме распространённой коррупции, которая была следствием бедности, — но несмотря на всяческую критику и осуждение этой практики нужно признать, что её материальные размеры были относительно скромными, если сравнить её с привилегиями и коррупцией, обычными в капиталистическом обществе и в буржуазной демократии. Поэтому нельзя говорить о присвоении общественной собственности бюрократией, поскольку произведённое общественное богатство полностью шло, с одной стороны, в фонд накопления и в фонд общественного потребления (наука, образование, культура, здравоохранение и т. д.), а с другой стороны, в фонд индивидуального потребления в форме заработной платы. Эта последняя была слишком низкой по социалистическим требованиям, особенно в СССР, что было вызвано как недостаточным производством, так и очевидной недооценкой личного потребления, то есть личного благосостояния людей как одного из условий их развития. Бюрократизация коммунистической партии и советского государства и её негативные последствия играла центральную роль в позднейшей критике Троцкого, а также других марксистов, таких как Кофлер и Элленштейн, социальных условий в СССР и политики Сталина.
Вопрос, насколько широко и с какими последствиями система сталинизма смогла укорениться и в социалистических странах, возникших после Второй мировой войны, нуждается в детальном рассмотрении. Это особенно важно в случае ГДР, которая и в этом отношении находилась в совершенно особом положении. Оно характеризовалось, с одной стороны, сильной зависимостью от Советского Союза, а, с другой стороны, тем, что речь шла лишь о трети Германии, которая во многих отношениях была под влиянием Федеративной Республики, установившейся в западной Германии. В общем можно сказать, что сталинизм проник также и в общественное, политическое и идеологическое развитие ГДР, хотя и в более умеренных формах и с меньшими последствиями, чем в СССР.
Произошедшая после 1948 года под советским давлением эволюция СЕПГ в «партию нового типа» по модели ВКП(б) привела к тому, что сущностные элементы сталинизма установились прежде всего в структурах, устройстве и идеологии СЕПГ и из-за этого решающие достижения объединения КПГ и СДПГ были отброшены и ликвидированы. Руководящие функционеры КПГ уже своей историей были сформированы в духе сталинизма, тем более что многие из них в советском изгнании прошли «международную ленинскую школу». Новые поколения членов СЕПГ и её функционеров теперь в хорошо организованной системе партийного образования воспитывались и обучались всё более и более в духе сталинизма. «История ВКП(б)» и официальная биография Сталина были при этом основными учебными материалами.
Этим неизбежно в определённой степени были сформированы специфические способы мышления и поведения сталинской общественной психологии. Этот процесс достиг своей кульминации в 1951-1953, а потом постепенно ослаб. После XX съезда КПСС в 1956 году, благодаря хрущёвским разоблачениям преступлений Сталина и критике «культа личности» и его последствий, установилась, с одной стороны, более свободная идеологическая атмосфера в СЕПГ, а с другой стороны, вскоре после того вновь были завинчены гайки — после событий в Польше и Венгрии осенью 1956. Произошли многочисленные аресты и несправедливые обвинения критических членов СЕПГ, прежде всего интеллектуалов (Харих, Янка, Цогер и др.), которые возражали против отношения руководства к результатам XX съезда КПСС.
С этим было связано также некоторое временное усиление традиционного анти-интеллектуализма в СЕПГ. После XXII съезда КПСС в 1961, на котором критика Сталина была ещё более острой, в 1960-е годы идеологический режим в СЕПГ и ГДР заметно разрядился, и теперь стали возможными критические дискуссии и критика сталинизма, особенно критика теоретических концепций Сталина. Это произошло прежде всего в рамках и под девизом борьбы против культа личности и догматизма, что разрешалось в соответствующих решениях партии.
Эта эволюция была также связана с политикой реформ, временно введённых под руководством Ульбрихта, которая постепенно вела к уходу от сталинской модели социализма и стремилась к самостоятельному построению социалистического общества, более соответствовавшему конкретным условиям ГДР. Но в то же время не нужно забывать, что субъективная сторона сталинизма в форме определённых стереотипов поведения и мышления, после своего возникновения и укрепления, имела заметную сопротивляемость, так что происходили постоянные — часто завуалированные — споры между этими тенденциями, как в руководстве, так и среди членов СЕПГ.
В начале социалистических преобразований в ГДР, которые начались при ещё жизни Сталина, без сомнения преобладали сталинистские концепции, и из-за этого вначале установились в принципе те же структуры и механизмы общества и государства, что и в СССР. Однако возникающая общественная, экономическая и государственная система не была простой копией советской модели, а имела важные отличия и особенности, например, многопартийную систему и коалиционное правительство всех партий, планировавшееся надолго существование частных мелких и средних промышленных предприятий, магазинов и мастерских, принятие кулаков в сельскохозяйственные производственные кооперативы и др. И в ГДР тоже происходили преследования, аресты и осуждения политических противников или мнимых противников на основе политических репрессивных распоряжений, зачастую несправедливые или преувеличенные, но отчасти и оправданные, если речь шла действительно о нарушениях закона. Но не было массовых террористических репрессий, характерных для сталинизма в СССР. [...]
Важные реформы, введённые Ульбрихтом, главным образом в 1962-1970 (например, новая экономическая система, новая конституция, новое гражданское законодательство и др.) означали объективно частичное преодоление сталинизма в ГДР. Это может показаться парадоксальным, т. к. Ульбрихт в течение долгого времени было последовательным представителем сталинизма и верным сторонником Сталина. Очень многие факты говорят о том, что Ульбрихт — хотя и с некоторым опозданием — сделал серьёзные выводы из XX съезда КПСС и из прошлого опыта СССР и ГДР и теперь рядом реформ стремился сделать социалистическое общество в ГДР более эффективным, привлекательным и в определённой степени более демократичным. В этом, конечно, играл роль и тот факт, что ГДР постоянно сталкиваась с ФРГ, большей по размерам, с гораздо более высокой производительностью и благосостоянием. Ульбрихт искал в то время путей к разумному сближению с ФРГ, чтобы постепенно найти способ сосуществования, что было не просто из-за зависимости от СССР.
Но этот курс Ульбрихта встретил в политбюро СЕПГ заметное сопротивление группы Хонеккера и Фернера, которые, очевидно, не были готовы отойти от сталинизма. Споры меду ними привели в конце концов к уходу Ульбрихта и замены его Хонеккером, который был избран новым первым секретарём. Он прекратил политику реформ Ульбрихта и вернулся к «испытанным методам», т. е. вновь приспособил условия социалистического общества ГДР к условиям тем временем ресталинизиющегося Советского Союза. Вследствие этой политики рост доверия населения, который без сомнения получила СЕПГ благодаря политике Ульбрихта в 1960-е годы, очень быстро был потерян. Внутренняя политика хонеккеровского руководства вновь усилила ещё остававшиеся, но уже сократившиеся сталинистские структуры, механизмы и соответствующие настроения, хотя одновременно развивалась по сути более гибкая и более успешная внешняя политика, которая по крайней мере частично вышла из-под советской опеки.
Но решающей для развития социалистического общества в ГДР была внутренняя политика, которая всё больше и больше вела к экономическим, социальным и, следовательно, политико-идеологическим проблемам и противоречиям. Из-за этого эта политика всё больше заходила в тупик, а противоречия между успехами, о которых постоянно заявляло руководство, и реальностью общественной жизни всё больше вело к потере доверия и одновременно к росту критики как внутри СЕПГ, так и в широких кругах населения.
Поскольку хонеккеровское руководство догматично и упрямо отказывалось признать реальность, в то время как из-за политики Горбачёва в СССР стало казаться, что возможны глубокие изменения социалистической системы, правомерная критика и требования перемен в ГДР быстро росли. Сопротивление руководства ГДР подпитывалось верным пониманием, что горбачёвская политика так называемой перестройки вела вовсе не к преодолению застоя и к оздоровлению социалистического общества в СССР, а к хаосу, который представлял серьёзную опасность. Но требования и стремления к переменам и реформам в ГДР были направлены по большей части на улучшение социалистического общества, а не на его уничтожение.
При этом также действовали силы, которые под теми же лозунгами за улучшение социализма стремились к его уничтожению. Вместо того, чтобы принять всерьёз позитивные стремления и правомерные требования, Хонеккер видел в них лишь «вражеское влияние» и «интриги» и отвечал по большей части подавлением. Из-за своей пассивности руководство СЕПГ всё больше теряло доверие, так что не только значительная часть населения, но и члены СЕПГ отказывались идти за этим руководством. Исчезла политическая стабильность и быстро росла эрозия общества. Слишком запоздавшая отставка Хонеккера, Миттага и Херрмана и избрание Кренца генеральным секретарём уже не могли остановить процесс распада. Хотя Кренц понимал необходимость «перемен», тогда он по понятным причинам ещё слишком сильно был под влиянием сталинистской идеологии, так что он в этой катастрофической ситуации объективно и субъективно был недостаточно способен к руководству, тем более что Горбачёв за спиной руководства ГДР уже сторговался с Колем о цене сдачи ГДР.
Не может быть сомнений, что недостаточная жизнеспособность и способность к развитию социалистической системы в частности и в ГДР в большой мере объяснима вредным, мешающим, деформирующим влиянием сталинизма. Поэтому было необходимо и правильно, что чрезвычайный съезд СЕПГ/ПДС в декабре 1989 решил последовательно отказаться от сталинизма и осудить его. Это решение, однако, могло опираться лишь на временное описание сталинизма, поскольку за короткое время нельзя было представить обширный и глубокий анализ сущности и форм проявления сталинизма в СЕПГ и ГДР. Поэтому это решение во многих отношениях трактовалось очень по-разному, и поэтому до сих пор идут дебаты и споры об этом. Мнения варьируются от, с одной стороны, неверного отождествления сталинизма со всей социалистической системой, до, с другой стороны, попыток теоретически и практически оправдать сталинизм и защитить его.
Окончание...
