![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
yury_finkel
2.7. Создаётся культ личности Сталина
В декабре 1929 года Сталин отпраздновал своё 50-летие. С этого момента начал формироваться культ его личности. Условия не позволяли пышного публичного празднования, так как страна находилась в глубоком кризисе. Кроме того, очень скромное празднование, которое за девять лет до того было устроено по поводу 50-летия Ленина, ещё было живо в памяти. Однако вышел «Юбилейный выпуск» «Правды», в котором Каганович, Ворошилов, Орджоникидзе и другие рассыпались в похвалах Сталину. Они называли его «лучшим ленинцем» и «гениальным вождём». Ещё в 1925 году по предложению Молотова город Царицын, с согласия Сталина, был переименован в Сталинград. Ленин никогда бы не потерпел таких предложений.
Всего через несколько лет имелся уже не только Сталинград, но и Сталино, Сталинск и Сталинабад. А в апогее сталинского культа дозволялось женское имя «Сталина».
Годы с 1929 по 1934 были отмечены ускоренной индустриализацией страны и дальнейшим развитием коллективизации. Поскольку незаконных насильственных эксцессов при «убеждении» середняков стало слишком много, Политбюро своим решением обязало Сталина, который сам навязал этот курс, высказаться против этого. В статье «Головокружение от успехов», появившейся 2 марта 1930 года в «Правде», он объявил большим успехом то, что уже 50 процентов крестьянских хозяйств было коллективизировано. Однако он выступил против нарушения добровольности, которая, по его словам, зачастую происходила потому, что работники низших партийных органов плохо поняли партийную линию и действовали вопреки ей.
Как уже вошло в привычку, ошибки приписывались низшим функционерам, в то время как «линия партии» была совершенно правильна.
Поэтому было совершенно логично, что Сталин в этой статье в тоне полной убеждённости заявил:
«Успехи нашей колхозной политики объясняются между прочим тем, что она, эта политика, опирается на добровольность колхозного движения и учёт разнообразия условий в различных районах СССР. Нельзя насаждать колхозы силой. Это было бы глупо и реакционно»1.
Циничность этого заявления едва ли можно превзойти.
Особенно если знать, что Сталин в позднейшем выступлении, которое не было опубликовано, сам рассказал, какими насильственным методами крестьяне загонялись в колхозы. Примерно 80 процентов созданных таким образом колхозов, кроме того, существовали только в победных реляциях партийных комитетов.
Выяснилось, что в промышленности и сельском хозяйстве развитие происходило весьма неравномерно. В то время как промышленность достигла необыкновенного прогресса и Сталин на XVII съезде в начале 1934 года объявил, что Советский Союз из аграрной страны уже стал индустриальной и что индустрия продолжает расти с высокой скоростью, он смог сказать о сельском хозяйстве лишь то, что создано более 200 000 колхозов и 5 000 совхозов, но сельскохозяйственное производство, особенно в скотоводстве, снижается. Сталин признал, что сельское хозяйство развивается «во много раз» медленнее, чем промышленность. Он описал это очень туманно:
«По сути дела отчётный период был для сельского хозяйства не столько периодом быстрого подъёма и мощного разбега, сколько периодом создания предпосылок для такого подъёма и такого разбега в ближайшем будущем»2.
Но зато он дал прогнозы о блестящем будущем коллективного сельского хозяйства, которые были скорее фантастическими, чем реалистическими. Сталин уверял, что советское сельское хозяйство уже за три года сможет произвести столько зерна, сколько производит США, то есть что СССР станет самой богатой зерном страной мира. Будут гигантские «зернофабрики» с площадями 50 000 гектаров, и они затмят производство зерна США и Канады. При этом Сталин ничтоже сумняшеся высмеял «так называемую науку», объявлявшую такие планы нереальными.
Однако это длилось очень недолго, и вскоре Сталин должен был втихую признать, что гигантские агрофабрики не работают, и потому они должны быть разделены на более мелкие предприятия.
Чего стоили такие громогласные пророчества, выяснилось на практике через несколько лет, когда оказалось, что «зерновая проблема» всё ещё не решена. До конца своего существования Советский Союз вынужден был каждый год импортировать большое количество зерна. Он не был способен собственными силами обеспечить снабжение населения продуктами питания. Это не было вызвано исключительно гонкой вооружений.
XVII съезд за грандиозные успехи в индустриализации и коллективизации был назван «съездом победителей». Это прежде всего был «съезд победы Сталина» надо всеми своими противниками, так как на съезде уже не было возражающих. Как левая, так и правая оппозиции были побеждены и покорились ему. Для Сталина это было большим удовлетворением, так как их представители на съезде покаянно и с готовностью признавали свои «грехи», один за другим отказываясь от своих «неверных» взглядов и прославляя Сталина усердными дифирамбами.
Ранее3 он лицемерно заверял, что партия не требует от них «раскаяния и самобичевания».
«Никогда наша партия, съезд нашей партии не пойдёт на то, чтобы требовать от членов партии чего-либо такого, что может их унизить»4.
Но это делающее честь заявление тут же было взято назад, так как от них требовали: во-первых, признать, что их линия «ведёт объективно не к победе социализма, а к победе капитализма», во-вторых, «чтобы они заклеймили эту линию как антиленинскую и отмежевались от неё открыто и честно», и в-третьих, «чтобы они стали нога в ногу с нами и повели вместе с нами решительную борьбу против всех и всяких правых уклонистов»5.
Если вынужденные неискреннее признания в стремлении к восстановлению капитализма и в следовании антиленинской линии не были унизительным самобичеванием, то чем же ещё были эти покаяния?
То, каково было мнение делегатов в отношении этих товарищей на партийном съезде, достаточно точно показывает речь члена Политбюро Кирова. Он сказал, что бывшие оппозиционные политики
«пытаются тоже вклиниться в это общее торжество, пробуют в ногу пойти, под одну музыку, поддержать этот наш подъём. […] Вот возьмите Бухарина, например. По-моему, пел как будто бы по нотам, а голос не тот. Я уже не говорю о товарище Рыкове, о товарище Томском»6.
Насмешки и сарказм преследовали их, несмотря на то, что Бухарин глубоко склонился перед Сталиным, объясняя:
«Товарищ Сталин был целиком прав, когда разгромил, блестяще применяя марксо-ленинскую диалектику, целый ряд теоретических предпосылок правого уклона, формулированных прежде всего мною». Бухарин сказал далее: «Обязанностью каждого члена партии является борьба со всеми антипартийными группировками, активная и беспощадная борьба, независимо от каких бы то ни было прежних личных связей и отношений, сплочение вокруг ЦК и сплочение вокруг товарища Сталина как персонального воплощения ума и воли партии, её руководителя, её теоретического и практического вождя»7.
Нужно помнить, что «разгром» теоретических предпосылок Сталиным состоял в том, что он внезапно и без всякого теоретического обоснования объявил «капитулянтством» и правым уклоном политику, которую он в течение нескольких лет сам проводил вместе с Бухариным, и что он Бухарина, в котором столь долго нуждался для оправдания этой политики, теперь выставил дураком, ничего не понимающим в марксизме. Если сейчас этот Бухарин видел себя вынужденным восхвалять Сталина как воплощение интеллекта партии, то это было не только невероятным унижением, но и подлейшим византизмом. Бухарин очень хорошо знал, что Сталин кто угодно, только не теоретик.
Зиновьев назвал доклад Сталина «шедевром», а Сталина впервые поставил в один ряд с Марксом, Энгельсом и Лениным — с этого момента культ личности приобрёл и тот смысл, что марксисты в будущем должны были видеть в Сталине четвёртого классика. Зиновьев утверждал,
«что в борьбе, которая велась товарищем Сталиным на исключительно принципиальной высоте, на исключительно высоком теоретическом уровне, — что в этой борьбе не было ни малейшего привкуса сколько-нибудь личных моментов»8.
Это заявил тот, кто сам пережил прямо противоположный опыт со Сталиным в «тройке» и позже.
Конечно, Зиновьев был прав в том смысле, что действительно речь не шла о «привкусе личных моментов», так как на самом деле суть споров состояла в навязывании личных амбиций и вражды. Слово «привкус» для этого и в самом деле было слишком слабым.
Каменев также присоединился к хору покаянных самобичеваний и невероятных дифирамбов Сталину, о чьём характере он на самом деле имел твёрдое мнение, которое он весьма ясно выразил ещё на XIV съезде, но теперь забыл.
«Та эпоха, в которую мы живём, в которую происходит этот съезд, есть новая эпоха […] она войдёт в историю — это несомненно — как эпоха Сталина. […] Я хочу сказать с этой трибуны, что я считаю того Каменева, который с 1925 по 1933 г. боролся с партией и с её руководством, политическим трупом, что я хочу идти вперёд, не таща за собою по библейскому (простите) выражению эту старую шкуру. […] Да здравствует наш вождь и командир товарищ Сталин!»9
Также и Радек, описывавший в своей прежней книге «Портреты и памфлеты» важнейших вождей революции и даже не упомянувший в ней Сталина, присоединился к дифирамбам и наверстал упущенное, посвятив Сталину длинную статью в «Правде». Этот текст вышел в 1934 году большим тиражом отдельной брошюрой под названием «Строитель социалистического общества».
В речах представителей ряда коммунистических партий культ личности был поднят на международный уровень. Некоторые называли Сталина «вождём мирового пролетариата».
С XVII съездом партии формирование сталинизма достигло такой ступени, что стало возможно уже говорить о системе, так как её важнейшие политико-организационные и идеологические, а также психологические элементы, включая культ личности, настолько укоренились в структурах, механизмах и мышлении партии, что члены партии восприняли и усвоили их как само собой разумеющиеся.
Сформировались также и важные аспекты теоретического сталинизма, хотя ещё отчасти смутно и очень противоречиво.
